Архив

[Deirdrecount]

Крылья
- Тебе стоит всего лишь расправить крылья и шагнуть.
- Но я не могу!
- В том то и дело, что ты не можешь, а твои крылья могут. Ты к ним не привык. Вы еще не согласовываете свои действия.
Кир услышал за спиной удаляющиеся шаги.
Он подошел к обрыву и немигающим взглядом уставился вперед. Безграничное белое пространство, кажущееся плотным, как кисель, но на самом деле легкое и воздушное. Стоит провести рукой, как вся белизна расступается, уступая место реальным картинам того неизведанного и уже чужого мира. От куда-то издалека пробивалось солнце. Но здесь его лучи казались быстрыми и резковатыми проблесками.
Вот уже месяц Кир приходит к этому обрыву и пытается сделать невозможное. Сначала это было похоже на простую прогулку. Тысячи таких он совершал в том мире. Он приходил, садился на край и, раздвигая рукой белизну, смотрел на свой дом. Со временем он уже и забыл, что смотрит на дом, в котjром он провел свое детство. Порой его забавляли действия людей, но вскоре он просто перестал понимать их.
Тогда и пришла она. Она парила над ним, весело смеясь и пытаясь поймать проблески слепящего света. Ее крылья мирно шелестели, пропадая в непрозрачной белизне. Она звала его с собой, но не спускалась к нему.
- Ну что? Сегодня ты присоединишься ко мне?
- А ты помнишь, как в первый раз спустилась, чтобы помочь мне?
- Нет. Зачем мне эти пустяки? Пойдем лучше полетаем.
- А ведь тогда я сломал крыло.
- Как можно сломать его, если ты им не пользуешься?
Взмах крыльев, и она уже опять там, куда он не мог дотянуться рукой.
Он не мог сделать этот шаг. Он еще верил в силу притяжения. Он еще не верил в свои крылья.
Тогда на Земле видимо шел дождь. Было сыро и влажно. Крылья тяжелым грузом навалились на спину. Но даже среди этого уныния он слышал ее легкий прозрачный смех.
- Я улетаю - с нежной улыбкой сказала она.
- Почему? - удивился Кир, вставая с края и отходя дальше от него.
- Здесь стало скучно. Я изучила здесь все небо и всю землю. Не понимаю, как ты их не различаешь. Ты со мной?
- Нет. Я не могу.
- Тогда прощай - она улетела. И только из пустоты в руку Кира упало белоснежное легкое перо.
Он сжал его в руке, переломив пополам. С удивлением посмотрел на половинки, уплывающие вдаль, поддерживаемые легким ветерком.
Он шагнул за ними. Расправил крылья.
Но крылья поверили в силу притяжения. Они перестали верить, что могут летать.
Он упал. Он не смог поверить, не смог удержать свое счастье. Его крылья так никогда и не принадлежали ему.


Записки из Дневника

15.10.58
И все-таки наша черепная коробка – это склад, в котором хранятся разные картонные и деревянные коробки, сундуки, ящики. Некоторые крепкие, хорошо сколоченные, другие готовы развалиться в любую минуту. Одни каждый день чистятся; они блестят, на них нет пыли. Другие стоят пыльными и забытыми. Их погрызли крысы, и через трещины многое вылетает, пропадает в пустоте.
В самых больших и прочных ящиках хранится информация, которую человек получает каждый день. Эти коробки стоят ровными аккуратными рядами, сменяясь по мере наполнения.
В сундуках поменьше собраны все мысли человека. Обычно они свалены в кучи, как попало, так, что крышка еле закрывается. Часто бывает, что наиболее нужные мысли вылетают.
В маленьких коробочках хранятся мечты. Для каждой отдельной мечты предназначена своя отдельная коробочка. Эти коробочки отделаны бархатом изнутри, а на крышечках у них висят маленькие, но прочные замочки.
В самом дальнем грязном и темном углу в кучу свалены старые рассохшиеся коробки, прогнившие сундуки и дырявые мешки. Пауки сплели такую толстую паутину на крышках, что их почти невозможно открыть и достать что-либо. В таких коробках прозябают чувства. Это самые грязные и забытые сундуки и ящики. Внутри сырость, плесень, а снаружи пыль и забытье. В таких местах чувства плесневеют, ожесточаются, затвердевают.
- Что это? Как такое можно писать, о человеке? Немедленно сожги этот чертов дневник!
- Это всего лишь фантазия, представление.
- И кого же ты себе таким представляешь? Демона?
- Нет, человека 21 века.

Кукла
Правильные черты лица. Бледная ровная кожа, большие темные глаза, ярко выделяющиеся на бледном личике и опушенные густыми черными ресницами. Тонкие бесцветные губы, прямой нос. Темные вьющиеся волосы падают неровными прядями на лоб. Хрупкое тело, тонкие руки с маленькими ладошками и длинными пальцами. Тонкая талия, изящные ножки. Маленькое детское платьице, чуть выше колен; на ножках лакированные ботиночки с миниатюрным каблуком. Темные влажные глаза светятся в темноте, но не детским радостным блеском, а усталостью и тоской, которой могут обладать только взрослые, познавшие жизнь.
Вот она - истинная кукла.
Ей больше ста лет. Она уже сменила не одного хозяина, увидела, как меняется мода, технология, люди. Побывала в разных странах, на разных континентах. Она горела в пожарах, тонула в наводнениях. Ее даже несколько раз похищали и требовали выкуп. Она очень гордиться этим. Несколько месяцев, правда, она лежала забытая на чердаке полуразрушенного дома, где во время войны ее оставила маленькая хозяйка. Ей было все равно в какую эпоху жить и у каких людей (хотя порой она любила наблюдать за ними), но всегда она была самой дорогой, самой интересной - уникальной.
А теперь, она дома. После стольких лет, ее привезли в старинный отреставрированный дом, где мастер, ее единственный мастер, делал ее аккуратно, твердой рукой, вырезал, шлифовал, склеивал.
Теперь в его доме музей. На полках стоят тысячи кукол, разных размеров и типажей: фарфоровые, деревянные, на ниточках, со сгибающимися руками и ногами.
Она уже не одна, она уже не уникальна. Ее мастер оказался единственным еще для тысяч других. Гнев и ревность, так не свойственные куклам, вспыхнули в ее глазах.
"А вы знаете, что некоторые куклы, могут приносить несчастья своим владельцам?"
"Times"
- Дом-музей великого кукольного мастера сгорел дотла. Причина пожара не установлена, возможно, это был поджог.
Из всей знаменитой коллекции чудом уцелела только одна кукла.

Смертоносный подарок
Песчинки в часах падают медленно, но методично, не прерываясь, с таким упорством, какому можно позавидовать. Они безжалостны, как палач. Как неподкупный судья. Они черствы и сухи. Отмеряя положенное время, неумолимо прекращают свой бег и существование. Но не уже не свое. Бессмысленно с ними договариваться. Они выслушают вас до конца – песок очень хороший слушатель – и последняя песчинка неслышно перетечет к остальным.
Неслышно…

Удар, за ним еще один. Миллионы ударов, гулких, разрывающих тишину. , этот застывший, сухой воздух, выжигающий ноздри, иссушивающий кожу, убивающий время. Миллионы песчинок ударяют о стекло, создавая необычный, устрашающий ритм. Находится среди него невыносимо. Две минуты, два оборота стрелки, эти несчастные сто двадцать секунд кажутся вечностью.
Вечность…

Конечно, он хотел жить вечно. Его красота, его ум и красноречие только подталкивали к такому решению. Казалось бы, чего стоит пробраться сюда и легким, почти неуловимым движением руки перевернуть часы. Блестящий план! Все пришли в восторг и дружески похлопали по плечу. Вот только никто не решился поддержать безумца.
«Трусливые глупцы, - процедил он тогда сквозь зубы, улыбаясь всем и махая им на прощанье рукой – вы не понимаете, чего лишаетесь. Вы будете завидовать не только моим талантам, но и моей вечности. Личной вечности. А я посмеюсь, рассматривая ваши дряблые тельца, наблюдая за выпадением зубов и седеющими волосами. И я буду смеяться».
Смеяться…

И теперь, угодя в ловушку времени, он смеялся истерическим, полусумасшедшим смехом, то, задирая голову к пятну солнца, то зарываясь головой, высунув язык, в песок. Вечность поймала его. Она сделала ему бесценный подарок, одарила вечной жизнью и сломала через две минуты.
«А сколько бы ты еще мог сделать. Тебя ждали открытия, слава и богатая старость, - отбивал бесконечный ритм песок, - но ты хотел вечность, так получи ее!»

Звездопад
А вокруг падали звезды. Томас стоял на холме посреди этого омерзительного звездопада. Он стоял и презирал всех этих мелких людишек, которые в данный момент в своих душных комнатах, сложив руки в молитвенном жесте, смиренно каются за свои грехи, просят прощения, а затем загадывают желание. Как же ему хотелось взорвать этот отвратительный город, погрязший в пороках. Большую свалку вместе с ее вонючими крысами. Чтобы она взлетела к чертовой матери.
«Томас Хэггинс, вы приговариваетесь к смертной казни!»
Он ненавидел Рождество и День благодарения с самого детства, когда был послушным Томми, который прилежно учил уроки и исправно мыл свою коробку для завтрака. Он перестал верить в приметы и чудеса, когда стал Веселым Томом, завсегдатаем клубов. Он перестал интересоваться новостями и разговорами о конце света, когда стал Томасом Хэггинсом – менеджером и прекрасным мужем. Он не верил ни в кого и ни во что, кроме своей невиновности. Это не он зверски убил восьмилетнюю дочь полицейского. Во время убийства он сидел в своем уютном подвале, собирая город из домино. Его единственное увлечение.
Мысли Хэггинса прервала маленькая девочка, забравшаяся на холм, чтобы лучше разглядеть падавшие звезды. Она стояла и просто смотрела на мелькающие вспышки света. Ни один мускул не дрогнул на ее круглом личике, только звезды отражались в больших светлых глазах.
- Почему вы не загадываете желание? – спросила она.
Томас вздрогнул и подумал. Через минуту он повернул лицо, чтобы разглядеть девочку. Та все также стояла и смотрела в темное, ночное небо.
- С чего ты взяла? – наконец ответил он.
- Когда человек действительно загадывает желание, у него в глазах отражается звезда. Такой маленький и очень яркий огонек. А ваши глаза пусты.
Всем своим видом, каждым словом девочка раздражала Томаса. Кто она? Кто отпустил ее так поздно одну? Что ей нужно? Тысячи вопросов роились и теснили друг друга у него в голове.
- Тебя разве не учили, что нельзя разговаривать с незнакомцами? – резко спросил он.
- Почему с незнакомцами, мистер Хэггинс? – улыбнулась девочка, - разве это не вы в прошлом году хотели броситься с крыши больницы, когда миссис Хэггинс впала в кому?
На лбу Томаса выступили капельки пота, глаза расширились. Кто она? Что ей от меня нужно? Откуда она все знает?
- Кто ты? – слова почти неслышно сорвались с его губ.
Джулиет Роббинс, сэр. Разве вы меня уже забыли? – с искренним удивлением она откинула свои красивые волосы с шеи, показывая Томасу синяки от пальцев, так упорно душивших ее.
Джелиет. Джулиет Роббинс. Восьмилетняя дочь Мака Роббинса, полицейского. Дочь, которой он так гордился. Особенно после смерти жены.
Но как? Как она могла здесь очутиться, если ее убили? Хотя это можно списать на усталость, расшатанную нервную систему. На то, черт побери, что к утру его найдут и днем уже казнят.
- Вы до сих пор считаете себя невиновным? – продолжала Джулиет. – Конечно, вам удалось придумать достойное алиби. Настолько, чтобы вы сами смогли в него поверить. Но зачем? Зачем? – она показала на многочисленные синяки и кровоподтеки, которых Томас сначала не заметил.
Зачем? Когда Эллис упала с лестницы и впала в кому, он днями и ночами находился в больнице. Его выгоняли, говорили, что только время может помочь, что ее нельзя трогать. Он хотел отвезти ее в Европу, показать лучшим специалистам. Но они запретили! Они отняли него Эллис! Томас обратился в суд, но там его обвинили в убийстве жены и заставили подписать чертовы бумаги, запрещающие ему покидать штат. Следствие вел Мак Роббинс.
Как? Как они могли такое подумать? Нет! Они просто не знали как сильно, как безгранично он любил Эллис. Потом была крыша. После этого он мало что помнил: адвокаты, прокуроры, заседания. Все это длилось не один месяц. Однако одна сцена прочно засела у него в голове. Мак забирает свою дочь из школы. Да, он завидовал полицейскому. Эллис не могла родить ребенка, поэтому после ее смерти у Томаса практически ничего и не осталось. Наверно, именно тогда, в его подсознании родилась эта идея, о которой, правда, он еще не подозревал. Все произошло быстро, сумбурно и в порыве. Состояние аффекта. Признаваться он не хотел, но были какие-то неоспоримые доказательства. Но это уже неважно.
Томас сгорбился, как старик, его лицо сморщилось. Рука стерла с щеки что-то горячее и мокрое.
- Загадайте желание. Я же вижу, вы раскаялись. Просто поверьте. – Джулиет дотронулась своей ручкой до его рукава.
На миг в глазах Томаса показалось озарение, смешанное с надеждой. Он загадал встретиться с Эллис или чтобы Джулиет его простила, а может, чтобы его не нашли. Неважно. Главное, что он поверил, загадал желание, поймав в фокус очередную падающую звезду.
- Нам пора, пойдемте. Время пришло – Джулиет взяла его за руку.
- Но как же твой отец? Как же тюрьма и казнь? Завтра мне должны сделать смертельную инъекцию. Разве ты сама не хочешь этого?
- Вы так ничего и не поняли? – девочка подняла с земли газету, которую трепал ветер, унося листы куда-то вдаль. Она открыла нужную страницу и показала Хэггинсу.
«Вчера был казнен Томас Хэггинс, убийца, зверски растерзавший Джулиет Роббинс, дочь полицейского…»
- Пойдемте, нас ждет Эллис, – она повела его за собой.

Потерявший жизнь
Потерявший жизнь ни о чем не жалел. Нет, конечно, ему бы хотелось пожить еще – нормальное желание для двадцати трехлетнего красивого молодого человека. Но он не то чтобы был очень расстроен. Потерявший жизнь принял это спокойно, как неизбежное. Да и что он мог противопоставить маньяку, появившемуся из темноты внезапно, двигавшегося слишком быстро и резко для нормального человека. Его руки были невообразимо сильны, а глаза сверкали в темноты сверхъестественным пламенем. А может, это был вовсе не человек? А может, этого вообще не было, а только его воображение сыграло с ним злую шутку, показав на ночном киносеансе такой жуткий кошмар? Но нет. Он не спал. Потерявший жизнь уже никогда не уснет, потому что мертвые не спят.
Его тело еще помнит, как острый и ржавый тесак раз за разом вонзался в его грудь, живот, резал ноги и руки. Ему казалось, что после смерти у него навсегда останутся кровоточащие раны и ему придется вечно страдать от невыносимой боли и потери крови. Но теперь, оглядывая себя, потерявший жизнь не замечает никаких ран, царапин или шрамов. Ничего не болит, потому что мертвые не чувствуют.
Теперь глубокой ночью потерявший жизнь мог видеть своего убийцу, наблюдать за его жертвами и кровавыми приношениями своему, никому более неизвестному, темному богу. Теперь он понимал, какой страшной силой демонического безумия наградил этот бог убийцу. Было видно, как маньяк хотел возвыситься, приблизиться к своему покровителю. Как раз за разом он произносил одни и те же слова. В ту роковую ночь потерявшему жизнь не было никакого дела до этих слов. Слова перекрывали его собственные крики, разрывающие связки. Зато, теперь можно было, четко все расслышат, хотя соединить эти звуки в человеческую речь представлялось невозможным – язык их было уже давно забыт всеми народами и племенами. Но он и не пытался их разобрать. Потерявшему жизнь уже не было интересно, потому что мертвые не любопытны.
И вот так каждую темную ночь можно было наблюдать, как убийца выискивал своих жертв: с особой тщательностью выбирал юношей и девушек, одиноко возвращающихся домой; затем жестоко убивает, зверски терзая их тела. Но после этого потерявший жизнь видел то, чего еще не знал. Маньяк вырезал сердца своих жертв и съедал их. Вот почему потерявший жизнь единственный, кто после смерти наблюдал за своим убийцей. Видимо на его крики все же кто-то пришел. Остальным же не удалось сохранить свои души. Но потерявшему жизнь уже все равно, потому что мертвые не умеют сопереживать.

Без сердца
Еще один кубок, еще один глоток. Внутри все пустеет, замирает буквально на секунду, но нет. Ложная тревога. Это все лишь земляничный сок. Нельзя расслабляться. Времени не так уж и много.
- Времени не так уж много! – звучит голос в голове. Как хочется зажмурить глаза и отгородиться от этих чужеродных звуков, напоминающих о том, что ты и так не в силах забыть ни на секунду, даже когда очередной яд выжигает органы изнутри.
- Поторапливайся, иначе будет уже слишком поздно, - рука тянется за очередной чашей. Обжигающий горло напиток заставляет гореть тело. Вот-вот и из тебя повалит пар. Нет, это просто что-то алкогольное.
- И эта жертва будет напрасна, - перестаешь понимать – это твои мысли или проклятый голос в голове. Но останавливаться нельзя. Не замечать боль, не замечать усталость и страх. Да и какой страх у человека, сердце которого застыло?
Бокал с мутной жидкостью. Может оно? Нет, никакого эффекта. Рука, тянущаяся за следующим стаканом, останавливается на полпути. Что-то не так. Ужасающая боль, разрывающая тело. Как будто чувствуешь разрушение всех тканей, а из клеток поочереди вынимают ядра; внутри тысячи взрывов, а осколки впиваются в органы изнутри. Нельзя пошевелить ни рукой, ни ногой. Нервная система парализована. Органы прекращают функционировать; кости разъедает какая-то кислота. Глаза закатываются….но через минуту вновь моргают, и вновь тело поднимается, и вновь рука тянется за следующим стаканом. В каком из миров придумали столь ужасный яд? Но что может быть страшным для человека, у которого нет сердца?
Прозрачный стакан, в нем жидкость цвета…как можно определить цвет жидкости, если у нее его нет? Нет, не бесцветная. Просто жидкость, у которой нет цвета. Зато есть запах. Запах соленой воды и песочного печенья, свежескошенной травы и черники, легкого летнего ветерка и… так можно перечислять до бесконечности. Но нет этой бесконечности. Как ни странно, но человек без сердца очень ограничен во времени.
- Даже пробовать не нужно, - и вправду. Стоит лишь посмотреть и сразу становиться понятно, вот оно!
Вот оно – противоядие для моей малышки!
Но для излечения требуется всего лишь глоток, а здесь целый стакан! Ведь можно разделить пополам, оставить ей порцию и самому выпить, чтобы сердце вновь забилось, и чтобы жертва не была напрасной. Ведь человек без сердца не думает о последствиях.
Живительный глоток. Чувствуется, как сила приливает к телу, как что-то начинает шевелиться в груди. Удар, еще один. Все смелее и смелее сердце перегоняет кровь, насыщенную всевозможными ядами по телу, отравляя его в считанные секунды. По телу проходит судорога, заставляя пальцы разжаться. Стакан распадается на миллионы осколков, оглушая своим падением человека с сердцем. Но в следующее мгновение человек уже перестает что-либо видеть, слышать, чувствовать. Слишком долго он был без сердца, чтобы вновь принять его